Борис, 44 - 25 сентября 2008 19:31

-- Ты приснишься мне сегодня, -- сообщил я. – После наших встреч ты всегда мне снишься.
-- Неужели. – Ты задумчиво выпустила изо рта тонкую струйку дыма и посмотрела в окно.
Но мне приснилась не ты, а отсутствие тебя.
…Раннее серое утро. Порт. Море спит, и лишь изредка у причала слабый плеск. Две чайки, сорвавшись с пирса, крича, улетели к маяку. Красный глаз загорелся было, и так же сонно потух. Вокруг ни души, над Ялтой серо. Туман. Набережная пуста. Ни человека, ни движения. Тихо. (И вдруг – как вспышка: ты стоишь у самой воды, возле жёлтого кнехта, я нажимаю на кнопку фотоаппарата: «Снято!» Ты смеешься, подходишь ко мне и обнимаешь. Вокруг туда и сюда снуют люди, сразу три мелодии спорят наперебой из близлежащих кафешек, солнце прицельно выглядывает каждые полминуты короткими желтыми сполохами). И вновь – закладывающая уши тишина. Пустынная набережная, и ничего живого здесь нет. Даже меня здесь нет, хотя я всё это и вижу.
…В квартире на седьмом этаже высотки на Поздняках темно. Из окна видна улица и часть проспекта, бегают неоновыми вспышками огоньки зала игровых автоматов. Мигает желтым посередине светофор. Ни людей, ни машин. Ночь. В комнате сиреневым светом бесшумно мерцает телевизор. На кровати скомкано тоненькое одеяльце. Здесь тоже пусто. Не слышно дыхания, скрипа, твоего шёпота: «..медленнее…». Это не мир после ядерной войны, это просто нас с тобой больше нет вместе. Нас нет.
Я открываю глаза. В темноте купе слабо светятся красные и зеленые индикаторы. Поезд идет медленно и тихо, мерный стук колёс вводит в транс. Я с ужасом проваливаюсь вновь в чёрную бездну.
…Мариинский парк. Сильный ветер качает деревья, гонит обрывки газет по аллее, шумит листьями. Наша скамейка пуста. Весь парк пуст. Никто не сидит здесь и не прижимается к сидящему рядом во время особенно сильных порывов ветра, никто не молчит, завороженный особенностью этого момента, который войдет в наши жизни навсегда. Ни у кого не бежит по щеке слеза. Здесь пусто и мёртво. У нас больше нет друг друга.
…В какой-то момент ты нарочито серьезно, как это делают только в девятнадцать лет, произносишь (выражение лица при этом крайне безразличное):
--Мы с Женей собираемся в следующем году пожениться.
Я делаю вид, что чуть не выронил сигарету, хотя никакого удивления у меня эти слова не вызывают. Более того, я знаю, что этого не будет. Гораздо больше меня волнует то, что впервые за то время, что я тебя знаю, я чувствую себя призраком. Мы оба – тени. И даже слова «мы» уже больше не существует.
Когда наши родственники неизлечимо больны, или крайне стары, мы знаем, что они умрут. Но никогда не готовы к этому. К звонку: «Бабушка умерла…». Наши с тобой отношения – это бабушка. Отмучалась, бедняжка, и уставилась открытыми глазами в потолок. Я не знаю, что ты чувствуешь сейчас. Бродя по ночному киевскому вокзалу, натыкаясь на приезжих с огромными сумками, на киоски с сувенирами, на искренне целующиеся парочки, я устало думаю: «Скорее бы заснуть…»