| Добро пожаловать на один из крупнейших сайтов знакомств для общения и отношений в сети интернет. На нашем ресурсе Вы можете найти новых друзей или крепкие отношения, случайные связи или настоящую дружбу. Обширная база анкет наших пользователей, поможет Вам найти именно того человека, которого Вы не смогли встретить раньше. Регистрируйтесь бесплатно на нашем сайте знакомств и получайте полный доступ ко всем его возможностям. |
Наверх
ХВБ+ПВ, 58 - 4 августа 2010 11:41
Фотографии
А под косой лежит старая буро-серая папка, перетянутая двумя резинками, потому что завязки давным-давно отлетели. В папке – фотографии, старые, обломанные, пожелтевшие, с выцветшими синими надписями на обороте. Домовушка не сразу научилась различать в этих плоских застывших лицах людей, знакомых ей много лет, но столько раз при ней просматривались хрупкие листочки, что уже с изнанки узнаёт она знакомые лица. Столько раз при ней повторялись слова, что уж и сама она их знает наизусть, и Анфимовна, и дочки её, а вот подишь ты…
- Ой, мама, что ты на полу смотришь, пойдём к дивану, - Галька подлетела, и Лидка за ней. Ну, всё: теперь до полуночи не успокоятся.
Вот они, странные лица, старинные лица, давно прошедшие лица.
Клавдия, сестра, умершая от сердечной болезни: брови приподняты и сведены у переносицы, как знак постоянно терпимой в молчании боли, светлые коротко стриженные волосы, белый свитер под горло, пальто-шинель… Активистка, комсомолка, двадцати трёх лет была, как увезли её исполнять мужскую работу: валить лес, - в одних белых парусиновых тапочках да ситцевом платьишке увезли. Потом, уж в октябре, прислала она весточку о себе со знакомым возчиком и Петруша нашёл её, передал валенки, тулуп, одёжу. Вернулся смурной, Катерине сказал только «жива она, жива», всё курил трубку на крыльце, губы шевелились и Домовушка читала паутинные колебания воздуха: «сволочи, сволочи, сволочи…». А Клаша умерла в мае, доктора сказали – сердце слабое, остановилось во сне.
Две фотографии новых, а деланы с одной старой: брат Саша и жена его городская. На старой-то она сидела, а он стоял рядом, обнимая её за плечо и смотрели оба не друг на друга, а в чёрный объектив, от того взгляды распахнутые, но пустые. Саша прошёл Гражданскую войну с 1919 года, а вот вторая война его забрала.
Этто что? Никак у них спор разгорается?
- Да Генька это, сын Аннин, - говорит, смеясь, Галька, - мама, ты ошиблась!
- Нет, это Пашкин Вениамин,- противится Анфимовна.
- Да нет, это Генька, вон и подпись сзади.
- Как дам меж рогов! Не перечь! – замахивается сухонькой, но крепкой ещё рукой Анфимовна.
- О как! Ну, ты строга!
Галька смеётся, Лидка тоже, смеётся уж и Анфимовна, и Домовушка заливается под всеобщий шум, готовая в любую минуту прикрыть рот уголком платка.
Но смех стихает, и на лицах проступает забота и печаль; вот две фотографии, два молодых совсем белобрысых, по-детски пухлогубых и круглощёких лица: Мария, медсестра, на обороте надпись «На память с фронта, 31.01.1944г.», а в том году и полегла она где-то в чужой земле; Олёша… Ох, Олёша! Всплакнула Анфимовна, вспоминая младшенького, любого брата. Как пришла горькая бумага «пропал без вести» - не плакала, как приезжий человек, сам с Мезени, рассказывал, как были они вместе в лагере, да как бежать его уговаривал, да как тот, с голоду опухший, не мог, еле ноги переставлял, да там, видать и сгинул, потому не жилец был, - не плакала. А теперь плачет каждый раз, как увидит.
А вот и последняя фотография. Анфимовна оживляется: с седой от времени бумаги смотрит на неё упрямое курносое мальчишеское лицо – это Павел, тот, что спас её когда-то, давным-давно. Теперь уж осьмидесятилетний старик, живёт отшельником за рекой, приезжает в гости, лицо в бороде, руки в мозолях, - живая память, родная кровь.
А под косой лежит старая буро-серая папка, перетянутая двумя резинками, потому что завязки давным-давно отлетели. В папке – фотографии, старые, обломанные, пожелтевшие, с выцветшими синими надписями на обороте. Домовушка не сразу научилась различать в этих плоских застывших лицах людей, знакомых ей много лет, но столько раз при ней просматривались хрупкие листочки, что уже с изнанки узнаёт она знакомые лица. Столько раз при ней повторялись слова, что уж и сама она их знает наизусть, и Анфимовна, и дочки её, а вот подишь ты…
- Ой, мама, что ты на полу смотришь, пойдём к дивану, - Галька подлетела, и Лидка за ней. Ну, всё: теперь до полуночи не успокоятся.
Вот они, странные лица, старинные лица, давно прошедшие лица.
Клавдия, сестра, умершая от сердечной болезни: брови приподняты и сведены у переносицы, как знак постоянно терпимой в молчании боли, светлые коротко стриженные волосы, белый свитер под горло, пальто-шинель… Активистка, комсомолка, двадцати трёх лет была, как увезли её исполнять мужскую работу: валить лес, - в одних белых парусиновых тапочках да ситцевом платьишке увезли. Потом, уж в октябре, прислала она весточку о себе со знакомым возчиком и Петруша нашёл её, передал валенки, тулуп, одёжу. Вернулся смурной, Катерине сказал только «жива она, жива», всё курил трубку на крыльце, губы шевелились и Домовушка читала паутинные колебания воздуха: «сволочи, сволочи, сволочи…». А Клаша умерла в мае, доктора сказали – сердце слабое, остановилось во сне.
Две фотографии новых, а деланы с одной старой: брат Саша и жена его городская. На старой-то она сидела, а он стоял рядом, обнимая её за плечо и смотрели оба не друг на друга, а в чёрный объектив, от того взгляды распахнутые, но пустые. Саша прошёл Гражданскую войну с 1919 года, а вот вторая война его забрала.
Этто что? Никак у них спор разгорается?
- Да Генька это, сын Аннин, - говорит, смеясь, Галька, - мама, ты ошиблась!
- Нет, это Пашкин Вениамин,- противится Анфимовна.
- Да нет, это Генька, вон и подпись сзади.
- Как дам меж рогов! Не перечь! – замахивается сухонькой, но крепкой ещё рукой Анфимовна.
- О как! Ну, ты строга!
Галька смеётся, Лидка тоже, смеётся уж и Анфимовна, и Домовушка заливается под всеобщий шум, готовая в любую минуту прикрыть рот уголком платка.
Но смех стихает, и на лицах проступает забота и печаль; вот две фотографии, два молодых совсем белобрысых, по-детски пухлогубых и круглощёких лица: Мария, медсестра, на обороте надпись «На память с фронта, 31.01.1944г.», а в том году и полегла она где-то в чужой земле; Олёша… Ох, Олёша! Всплакнула Анфимовна, вспоминая младшенького, любого брата. Как пришла горькая бумага «пропал без вести» - не плакала, как приезжий человек, сам с Мезени, рассказывал, как были они вместе в лагере, да как бежать его уговаривал, да как тот, с голоду опухший, не мог, еле ноги переставлял, да там, видать и сгинул, потому не жилец был, - не плакала. А теперь плачет каждый раз, как увидит.
А вот и последняя фотография. Анфимовна оживляется: с седой от времени бумаги смотрит на неё упрямое курносое мальчишеское лицо – это Павел, тот, что спас её когда-то, давным-давно. Теперь уж осьмидесятилетний старик, живёт отшельником за рекой, приезжает в гости, лицо в бороде, руки в мозолях, - живая память, родная кровь.
Добавить комментарий
Комментарии: 0
